Топор для коренного сибиряка еще и в XIX в. представлял огромную ценность. Во-первых, их было мало и они были дороги. Тот факт, что для многотысячной Сибири через Мангазею – главные ворота русского импорта в XVII в. - в год «проходило» всего 600-700 штук, достаточно красноречив. Во-вторых, большая часть этой привозной продукции оседала в хозяйствах российских переселенцев, а не аборигенов. Если к этому добавить непостоянство импорта и периоды полного запрета на ввоз в Сибирь железных изделий, в том числе и топоров, то дефицит последних станет ещё более очевидным. Поэтому не удивительно, что даже в XIX в. они оставались для аборигенов большой редкостью. В этом отношении показательно свидетельство М. Кастрена, относящееся к 1846 г.: «На днях я подарил пострадавшему от меня самоеду топор. Это был такой редкий и драгоценный подарок, что, принимая его, бедняга растерялся совершенно и не знал, как выразить свою благодарность. Он хотел что-то сказать, но не мог произнести ни слова; пытался упасть мне в ноги, но узкие штаны помешали. В отчаянии он напал, наконец, на странную мысль - креститься на меня, и принялся креститься... Крещенью его не было конца».Топоры берегли, для их переноски шили специальные берестяные или кожаные чехлы. В ответ на запрет приобретения железных изделий русского производства манси и татары писали царю Федору Ивановичу в конце XVI в.: «А нам, государь, без топоров и без ножей и без пешен прожить невозможно».
Тем не менее эти ценные и необходимые вещи изымали из реального мира и отправляли вместе с умершим. Не отрицая назначения топора в качестве орудия производства в «жизни после смерти», хотелось бы взглянуть на функции этой обыденной вещи шире, выходя за круг погребальных комплексов и идей.
Знаковость топора.
Топор - атрибут не только мира людей, но и мира богов и героев. Топор имеют Тонья - мифический «царь» хантов р. Юган и два главных мужских божества обско-угорского пантеона - Эква-Пырищ и его отец - Торум. Самым распространённым сюжетом сибирского фольклора является сюжет о перебрасывании богатырями топора через реку. Он зафиксирован у ненцев, васюганско-ваховских и нижнеиртышских хантов, кетских и тымских селькупов, карагасов с р. Шегарки, русских старожилов Нарымского края и т.д. В этом рассказе нашла своё выражение всё та же вера в особые метафизические возможности топора, который на сей раз стал показателем сакральной силы фольклорных героев. Символика топора как атрибута богов, а также вера энцев в наличие топора у грома позволяют вспомнить аналогичные представления у индоевропейских. Именно топор был знаком-символом известных громовержцев: славянского Перуна, балтийского Перкунаса, германо-скандинавского Тора, древнегреческого Зевса, древнеиндийского Парджаньи, хеттского Пирвы... Истоки идейного параллелизма исследователи усматривают в общем для индоевропейских народов мифологическом. Этот вывод можно распространить и на причины сакральности топора в сибирских культурах. Подтверждением сказанному может служить, например, сибирская аналогия сюжету о даровании скифам небесным божеством некоторых предметов, среди которых Геродот называет плуг, ярмо, топор и чашу. В трудную минуту Торум дал земному богатырю хантов три вещи: кнут, топор и мешок живой воды.
Поскольку топор мог бытовать среди богов на небесах и среди людей на земле, ему и приписывали сверхъестественные способности свободного пересечения границ мифологического Космоса. Это его качество обусловило множество самых разных идей, например о локализации топора на рубеже между реальным и ирреальным мирами, особенно отчётливо проявляющуюся в ситуациях ухода души от человека или же её прихода. Так, согласно представлениям салымских хантов, душа умершего при перемещении из Среднего в Нижний мир преодолевает несколько препятствий, среди которых названы и два топора. В энецком мифе обретение души новорождёнными девочками происходит в результате прорубания топором половых органов жизнедательницей – старухой Дя-сой. Последний пример наиболее ярко выражает сакральную самодостаточность этого предмета, поскольку женское лоно - мифологема космической «дыры», а все обитатели последней в мифологическом сознании наделены особенно высоким священным.
Живительная сила топора, способность его быть проводником из мира духов в мир людей распространяется не только на новорожденного человека, но и на новый социум. Вероятно, подобными соображениями руководствовались ханты после изгнания с р. Вах ненцев. Вырубив на земле топором огромный крест и вдохнув с помощью топора в приобретённую территорию «свою душу», оживив её для себя, они слились с ней в единой сакральной сфере. Только с этого момента дотоле чужая земля стала считаться хантыйской.
Одной из причин сакрализации топора в мировоззрении сибирских аборигенов стала его способность к преодолению мифологического космоса. Топор наделён жизненной силой, имеет душу и способен к осмысленному действию, поэтому в мифологическом пространстве он служит не только орудием в руках богов или людей. В ненецкой сказке дух, превратившись в топор, покровительствует добру и наказывает зло, выступая в виде ипостаси живого бога. Подобная мифологема универсальна. На гравированном рисунке месопотамских халдеев I тыс. до н.э изображён установленный на троне топор, принимающий жертву от жреца, на древнеегипетском иероглифе - «бог» в виде топора.
Живая сущность этого предмета не всегда осмысливалась настолько прямолинейно. В обыденной жизни она принималась как данность, не требующая объяснений. Вероятно в таком контексте и следует понимать замечание К.Ф. Карьялайнена о том, что «хант может разговаривать с купленным им топором как с разумным существом, желая ему долгой жизни...».
Одним из проявлениий и подтверждением анимистической сущности топора является изобразительное творчество жителей Приобья. Известно, что традиционные орнаменты обских угров часто имеют названия, многие из которых взяты из окружающего мира.
Наряду с объектами фауны и флоры («оленьи рога», «заячьи уши», «ветка берёзы») в них вошёл и топор - «лезвие топора», «с топором соболь». Нанесение орнамента - процесс анимационный, отсюда следует не только одушевлённый, но и животворящий статус сакрализованного образа топора.
Наличие у топоров собственного имени тоже свидетельствует о включении их в сферу живого, причём это имя иногда оказывается даже важнее антропонима, несмотря на высочайшую сакральность последнего. Так, божество высокого ранга в мансийской сказке поначалу именуется своим собственным именем Эква-Пырищ. По ходу сюжета оно обзаводится топором с личным именем Унтвос-Лайи-Мими-Хыли, которым заменяет свой собственный антропоним и под которым фигурирует во второй части текста.
Исходя из вышеназванных ирреальных качеств этого предмета, в бытовой и ритуальной практике сибирских аборигенов за ним закрепилось несколько функций.
Топор - оберег.
В культуре разных народов миниатюрные подобия топоров призваны были охранять своих владельцев от потусторонних сил. Мини-копии привязывали на шею, подвешивали над колыбелью младенцев, дарили на свадьбу. Ханты применяли топор для защиты жилища. Зафиксировано три способа обращения с топором-оберегом. При первом способе местом его локализации был порог жилища. У хантов, манси, ненцев и нарымских селькупов топор должен был лежать у порога в особо важных случаях: при выносе из жилища шаманского бубна или покойника, при выводе просватанной невесты, при внесении туши убитого медведя для празднества, при отлучке хозяев из дома, при оставлении ребёнка в одиночестве. Положение топора при этом отличалось большим разнообразием. Так, манси на Верхней Конде клали топор снаружи у порога (остриём вверх), на Сосьве - внутри жилища у порога, в других местах - под порог и на порог. Последнее положение было обычным в практике северных хантов и ненцев. У манси при сватовстве с топором в руках на пороге стоял человек из рода невесты, он выпускал просватанную только после выкупа. Во всех этих вариантах ритуал наглядно маркировал совпадение границ между обжитым и необжитым пространством, мирами реальным и ирреальным. Вход в дом представлялся космической «дырой», и поэтому требовал особой магической защиты от проникновения злых сил. Топор выполнял эту функцию после каждого открывания «дыры»: при погребении, сватовстве, манипуляциях с шаманским бубном, на медвежьем празднике и т.д.
Второй способ предполагает совершение с топором неких действий. Так, нижнекондинские манси ударяли одним топором о другой, изгоняли из жилища душу покойного после выноса тела умершего.
Третий способ использования топора в качестве оберега жилища зафиксирован также у обских угров. В котёл с водой опускали раскалённый топор (или плескали на него), и через образовавшийся пар должна была переступить «нечистая» женщина при возвращении в общий дом из отдельной постройки, куда она отселялась на время родов или «критических дней». Связь её в этот период с тёмными силами считалась безусловной и активной.
Топор защищал не только жильё, но и человека. На медвежьих праздниках манси он лежал позади исполнителей ритуальных песен уй эрыги.
В погребально-поминальном обряде топору отводилась особая роль. Перед самой кончиной человека манси с р. Сосьва клали его около входа в жилище, их сородичи с р. Верхняя Конда держали топор на пороге от момента смерти до погребения. Многие группы обских угров совершали этот ритуал сразу после остановки дыхания у умирающего. Северные ханты после опускания крышки клали топор под гроб, в изголовье, а юганские ханты ставили на него гроб, когда останавливались отдохнуть во время траурной процессии. Манси Верхней Лозьвы один из топоров, используемых при погребении, бросали в могильную яму рядом с гробом.
Восточные ханты, возвращаясь с кладбища после погребения, клали на дороге топор остриём назад или же поперёк тропы, втыкали в снег или в землю, тем самым предохраняя себя от нежеланного попутчика - души покойника. На р. Юган во время траура топором нельзя было работать, а в случае необходимости его следовало поточить. Постукиванием топора по левому переднему углу надмогильного сооружения «будили» покойного в дни поминовения.
Чулымские тюрки клали топор под ступни покойного. На юге Западной Сибири, у челканцев, топор как преграда между живым и мёртвым мирами фигурировал в шаманском ритуале: им шаман отгонял души живых сородичей, когда провожал в землю предков душу покойника.
Не только сам топор, но и его знак становился оберегом для всего, на что он наносился. В связи с этим можно вспомнить о тамгах - личных знаках сибирских инородцев, которые, по мнению специалистов, изначально «играли роль оберегов, имели сакральное значение». Наличие в XVII в. среди них изображения топора у манси р. Пелым и татар на р. Тура убеждает в магической силе этого предмета.
Особой заботой о сакральной чистоте оберега был вызван к жизни хантыйский запрет женщине переступать через топор мужчины.
Во всех указанных случаях охранительная роль топора обнаруживает самую тесную связь с его положением на границе реального и ирреального миров мифологического космоса.
Топор - посредник.
Особенно ярко и многообразно эта функция топора проявилась в ритуалах жертвоприношения, клятвы, покаяния и гадания, призванных наладить коммуникацию между людьми и духами. Вопрос о том, мог ли сам топор выступать в роли жертвы, пока остаётся открытым, хотя в записках Ф.И. Страленберга содержится интересная информация о сургутских хантах. В 1714 г. они «выставили около своих избушек длинные шесты, а на них в качестве жертвы вывесили топор, нож, стрелу, а на других - голову лошади, а также гриву с четырьмя ногами».
Как видим, среди перечисленных жертв назван и топор. С другой стороны, ни К.Ф. Карьялайнен, ни А. Каннисто в перечнях жертвенных предметов топоры не указали. Нет их и в описаниях более поздних жертвенных комплексов. Зато топор использовался и используется обскими уграми при принесении в жертву оленей и лошадей. Животное умерщвляют ударом обуха по лбу, а на заключительном этапе применяются и другие предметы. Не случайно первый шаг в обитель духов посланник людей делает через топор. Здесь сакральная функция чистого, благонесущего, приближенного к миру духов топора проявляется со всей определённостью.
Не исключено, что топор в роли инструмента жертвоприношения мог стать и источником образования топонима. Примеры названия географических объектов по священным местам известны в Приобье: в топонимике хантов р. Васюган есть гидроним Эймын-гигай - Топориная речка.
Помимо жертвоприношения, связь с миром духов устанавливалась в ритуале клятвы. Боги и духи, как сильнейший языческий императив, тоже должны были участвовать в этих событиях, освящая их своим авторитетом и служа гарантом исполнения договорённостей. Вероятно поэтому топор стал одним из главных участников ритуала клятвы. В практике сибирских аборигенов только медвежья лапа могла сравниться с ним по уровню авторитетности и степени популярности. Судя по материалам, единого механизма принесения клятвы не существовало, следовательно, и роли топора были различны. Так, у обских угров в процедуре клятвы вместе с топором обязательно были задействованы отдельные части тела медведя.
Л.H. Гондатти писал, что приведённый к клятве должен был три раза замахнуться топором на висящий на дереве медвежий череп. Бессловесная форма «медвежьей присяги» позднее была дополнена словесной, принятой на вооружение русскими служилыми людьми. Этот ритуал наблюдал и описал А.Ф. Плотников: «...прежде всего, на распростёртой коже медведя клались: нож, топор и другие орудия. Затем брали нож с кожи, клали на нож кусок хлеба и подавали присягавшим со словами: «Если лестию сию клятву утверждаете, будете неверно служить... то зверь сей отомстит вам, от него умрёте; хлеб сей и нож да погубит...».
В этой процедуре топор участвует в пассивной форме, однако при мировом соглашении его роль становилась заглавной. У восточных хантов в ритуале примирения бывшие враги вставали с топорами в руках перед жертвенником, где забивались лошадь или корова, а затем рубили на земле крест. Иногда топор был единственным свидетелем примиряющихся сторон. О. Финш и А. Брем так описывают «договор о мире и сотрудничестве», заключавшийся жителями Приобья в 1870-х гг.: «...двое мудрецов воткнут в землю палку, повесят на неё топор, сядут подле и с серьёзным, важным видом пьют водку. ...Эта церемония, называемая татибет, считается заключением вечного дружеского союза, а топор вместо клятвы символически означает, что он поразит того, кто нарушит этот договор». На судейскую и палаческую роль топора в процедуре клятвы прямо указывает заключительная часть текста. Северные самодийцы тоже верили в возможность топора изрубить клятвопреступника. Такое понимание, вероятно, возникло достаточно поздно, когда изначальная роль топора как посредника между людьми и духами отодвинулась на второй план, а более понятные функции судьи и палача стали доминирующими.
В мансийской «Медвежьей песне о городском богатыре» топор прямо выступает в качестве судьи. Он выявляет нарушение клятвы, за что следует мгновенное и жестокое наказание. Старик-богатырь города говорит:
... Если правда, что убил я священного зверя,
Если правда, что убил я хранителя клятвы,
То попробуй перекусить
Железный обух моего топора.
Перекусишь - признаю свою вину».
Перекусывает старший брат
Железный обух топора.
Перетирает железо
В крупинки мелкие, как песок,
В крупинки мелкие, как пыль:
Со страшным рёвом...
Набрасывается на богатыря
И разрывает его в клочья...
У казымских манси в конце XIX в. топор участвовал и в покаянии - акте, требующем безусловного контакта человека с высшими силами. Профессор А.И. Якобий в своём докладе в Тобольском музее представил этот ритуал следующим образом: провинившийся тихо раскачивает подвешенный над ним топор лезвием вверх и «поёт священную формулу».
Важную роль в культуре обских угров топор играл и в гадании. Была даже особая категория шаманов - гадателей на топоре и сабле. Манси называли их пенге-хум. Их деятельность была связана с выяснением причин заболевания и предсказанием будущего. Механизм гадания был достаточно прост: топор подвешивали на гвоздь в стене или на руку, и по его колебаниям шаман объявлял результат гадания. Для подобных действий годился не всякий топор, а лишь «охотничий» (т.е. более лёгкий).
У северных самодийцев тоже были гадатели с помощью топора и ножа (тундровые ненцы звали их сабодэ, ненцы Обь-Енисейского междуречья - самбона). Их главной целью было общение с душой покойного. После смерти сородича, за которой следовала обязательная откочёвка на новое место, устраивали гадание, которое один из участников описывает так: «Сабодэ взял кусок чурки, на которой рубят дрова, и сел к двери с той стороны, в которую уходит покойник (с северной стороны. Любопытно, что в этом случае топор помещался в дверном проёме - на пограничье миров). Чурку перед ним положили. Теперь он топор в руки взял. Кладёт топор на чурку, конец топорища у него на коленях. Ещё кусок земли чёрной, взятой в мэро (сооружённый над покойником чум), положили на конец чурки. Эта земля называется дюбо... Теперь сабодэ взял старухин (жена умершего) ножик в руку. Теперь ножом постукал по топору, потом стал пихать нож под лежащий на чурке топор. Подпёр голову рукой и стал этим ножом поднимать топор. Конец рукояти на колене нисколько не поднимается, как приклеен, а топор поднимается вместе с чуркой, будто она к нему прилипла. Вот говорит сабодэ: «Слушайте! Ты, старуха! Где-то муж твой оставил свою постелю. Он хотел из неё малицу под парку шить, а ты её оставила?». «Хоу! - старуха говорит, - я хотела шить ему малицу, уж дошила до половины, но не оставила ему». «Что же, унесёшь ты её туда к покойнику? Он-то просит её, говорит: пусть её мне оставят». «Унесу, завтра же унесу», - старуха говорит. Теперь стал поднимать топор, чурка осталась на земле, а топор от неё отделился. Опять ножом постучал по топору... опять стал ножом топор поднимать, опять чурка поднимается вместе с ним. Это земля дюбо из мэро говорит, и оттого топор то прилипал к чурке, то отделялся».
Подобный обряд гадания на топоре перед погребением известен северным хантам и манси. По тяжести поставленного на топор гроба они определяли причину смерти, последнюю волю умершего по поводу наследства и числа жертвенных оленей, будущее родственников.
По всей видимости, топор использовался не только при гаданиях, но и в шаманских камланиях. У ненцев отрывочные сведения об этом сохранились в фольклоре, у эвенков зафиксирован строжайший запрет касаться кому бы то ни было топора шамана.
Таким образом, в мифологическом пространстве аборигенных культур Приобья топор не ограничивал своё назначение физической прагматикой реального мира - инструмента деревообработки или боевого оружия. Его образ, будучи наделенным сверхъестественными способностями к преодолению границ космических миров и самостоятельному действию, был полисемантичен, а его функции достаточно разнообразны. Поэтому и в состав погребального инвентаря он включался не только в качестве орудия или оружия, но и оберега, посредника между людьми и духами, социального и сакрального знака.
Источник: «Ханты Салымского края: культура в археолого-этнографической ретроспективе» (О.М. Рындина, А.И. Боброва, Ю.И. Ожередов)
