«В тайге под Нефтеюганском живут ханты?!» - мой собеседник смотрит на меня так изумлённо, словно я сообщила о прилетевших инопланетянах.
Около трёх лет работает он в одном из госучреждений Нефтеюганска, но впервые слышит о коренных жителях. Видимо, не так уж часто об их жизни рассказывает местная пресса.
А ханты живут, не ведая о городской суете, о невнимании к ним журналистов, которым добраться до стойбищ не так-то просто.
По сравнению с соседним Сургутским районом количество стойбищ в Нефтеюганском меньше раз в двадцать, а лесное население не составляет и шестидесяти человек.
Все стойбища приписаны к посёлку Салым.
В конце шестидесятых годов в этих краях строители тянули нитку нефтепровода Усть-Балык - Омск и часто общались с аборигенами, особенно дружили они с семьёй Филиппа и Майи Катковых. Где-то на берегу Салыма комсомольцы поставили памятник своему трагически погибшему товарищу. Тогда никто не мог предположить, насколько тесно переплетутся отношения аборигенов и промышленников, волей судьбы пришедших на их земли.
…Буровых и других технических объектов на юге Нефтеюганского района много, но сегодня в утренней туманной дымке их очертания теряются, и весь ландшафт кажется умиротворённым, первозданно целостным.
Действительность врывается в эту благостную картину огромным языком горящего факела, и вскоре вертолёт, сделав круг над сосновым бором, идет на снижение.
Салымские стойбища набором построек похожи на места проживания других аборигенов округа - те же лабазы, уличные печи-куры, навесы для сушки рыбы...
Но вот живут здесь не в традиционных низеньких избушках, а в просторных домах. Так же живут ханты с берегов Большого и Малого Юганов под Угутом. Те и другие одинаково называют места своего проживания не стойбищами, а юртами. Очевидно, салымские ханты являются выходцами из большого юганского рода Каюковых, потому что главы всех семей носят эту фамилию. Чтобы не запутаться, в районном комитете народов Севера юрты стали именоваться не по фамилии хозяина, а по его имени - Павловы, Федосьины, Лазаревы, Степановы...
Чудесное место выбрали для житья Федосья Филипповна с мужем - сухое, светлое.
Кругом рыжие сосны с развесистыми кронами... Дом большой, разделённый на комнаты. Нар нет, их заменили кровати, диван. Вместо железной печки-буржуйки - настоящий кирпичный камин. На стене прибита большая мягкая шкура. Тепло, уютно. Благим матом орут трое маленьких детей.
...Юрты Павловы. Таёжное зимовье больше похоже на хутор или сельское подворье, чем на традиционное стойбище. Кроме обязательных у ханты построек красуется большая теплица, виднеются засохшие будылья цветника. Есть даже колодец.
Заметив моё удивление, хозяйка, Людмила Афанасьевна, довольно улыбается. Она прекрасно знает, что почти никто из таёжников не занимается огородничеством. Не принято это у аборигенов, хотя к картошке и овощам они уже привыкли. И когда Людмила Афанасьевна показывает банки с солёными огурцами и помидорами, я понимаю, что она давно освоила искусство консервирования.
Семья Каюковых очень хозяйственна. Павел Яковлевич - хороший охотник. Получив лицензии на добычу лесных животных, охотится на пушного зверя, лося.
- Край богатый, можно сдавать лесную продукцию какому-нибудь заготовительному предприятию. Так было раньше, при коопзверопромхозе. Но уже больше десяти лет, как она никому не нужна. Обидно: сколько ягод остаётся, сколько рыбы...
- А оленей не держите?
- Больше не держим, - вздыхает он. - Вы видели с вертолёта старый кораль? Там ещё недавно жили наши олени...
Чтобы не травить себе душу былой оленной жизнью, Каюковы забросили родительское обжитое место и перебрались на другое. И здесь сноровистые руки Павла Яковлевича быстро обустроили стойбище. Да и не бедствует семья. В доме - не только добротная мебель, как у состоятельных горожан, но и рация, телевизор. Радиотелефоны в таежных избушках мне приходилось видеть, но телевизор - впервые. «Энергии хватает, у нас есть несколько движков, горючее тоже есть», - говорит хозяин.
Зачастую хозяева стойбищ используют для освещения керосиновые лампы, выпрашивая керосин у залетающих к ним вертолётчиков. Откуда же такая роскошь у Павла Каюкова? «Нефтяники работают в двадцати пяти километрах от дома, на родовом угодье», - объяснил он.
- Вы довольны тем, как выполняется экономическое соглашение с нефтяниками?
- Я поставил условие - платить за землю деньгами, в год получаю до четырёхсот тысяч рублей, семье хватает.
Видимо, это тот редкий случай, когда отношения между аборигенами и нефтяниками складываются нормально, но что будет дальше, когда последние придвинутся к стойбищу?
Недавно на стойбище был семейный праздник - дочь Ольгу выдавали замуж за Володю Ярсомова из Угутских юрт. Те и другие родственники хотели соблюсти национальный свадебный обряд, но получилась смесь из местных традиций и деталей современного городского обряда.
Как ни сиди затворником в тайге и как ни храни обычаи, отзвуки цивилизации всё равно сюда проникают.
Ханты издревле считаются язычниками, но, судя по почерневшей от времени иконе Спасителя на самом видном месте, семья Каюковых верит и в Христа. Павел Яковлевич с гордостью говорит, что икона от прадеда передаётся из поколения в поколение. Значит, иконе никак не меньше полутора веков. «Молите Иисуса Христа о помощи в трудное время?» - спрашиваю его. Он согласно кивает головой. «К духам рода тоже обращаетесь?» - допытываюсь. Каюков не смущается: «Конечно, особенно перед охотой».
Так две веры не мешают им жить, а, может, даже помогают. Недавно Павел Яковлевич убил медведя, но обряд прощения за убийство «старшего брата» не проводил - некому, к тому же его деталей почти никто не знает.
Юле Каюковой с нашим вертолетом был доставлен паспорт. Приготовились его вручать, вдруг Людмила Афанасьевна, взглянув на фотографию дочери в паспорте, воскликнула: это же не Юля, а Оля! Точно, фамилия и имя Юлии, а фотография - сестры. «Ладно, разберёмся», - бодро говорит милиционер, забирая «неправильный» паспорт. Когда теперь он сможет прилететь на стойбище - трудно сказать, но Каюковы не огорчаются: в лесу паспорт не нужен...
2.
«Смотрите, какой смешной агрегат стоит!» - женщины прильнули к иллюминатору вертолета. «Самодельный болотоход», - со знанием дела объяснил милиционер.
Взору открылись юрты Даниловы - лабазы, баня, дом, «Буран» и это забавное самоходное сооружение на высоких колесах.
Мастеровой человек Данил Степанович Каюков. Одно дело - лабаз построить или дом поставить. Топором все ханты владеют с детства, но не каждый таежный Кулибин может из старых деталей собрать самоходную машину, способную преодолевать топкие болота.
Возможно, благодаря такому самодельному транспортному средству семья Каюковых собрала двадцать четыре мешка брусники. По самым грубым подсчетам, это не меньше тонны.
- Собрать-то собрали, а куда ее девать сейчас? Купите, по сто рублей за ведро отдам, - обращается к нам Данил Степанович.
Соблазнились на покупку только пилоты. Собранные ещё вчера, отмеченные морозцем ягоды были прозрачно-бордовыми и сладкими, в магазине такие не купишь.
- Больше не будем собирать так много ягод, потому что продать их не можем.
Семья Каюковых большая, шестеро детей, самой маленькой, Зое, три года. В отличие от других родителей, Данил Степанович и Нина Александровна старших отправили в Чеускинскую школу-интернат, скучают по ним. Хозяйка в национальной одежде: цветном халате, перетянутом широким ярким поясом, на ногах нюгивеи - короткие мягкие сапожки. Эта семья, наверное, больше других салымских ханты несет в своем быту национальные черты. Дом просторный. В нем настелены традиционные хантыйские нары. На виду - мешок с сосновой стружкой для разных хозяйственных потребностей, на стенах - национальная одежда.
Когда Нине Александровне предложили расписаться, оказалось, что она не знает ни одной буквы. «Вы совсем не учились в школе, - растерялись женщины, - как же будете расписываться?» «А я крестик вместо фамилии поставлю», - успокаивает их хозяйка.
Я встретилась и с другими неграмотными людьми. Их не смущает, что они не могут читать и писать, главное, чтобы зверя могли выследить, рыбу добыть, кисы сшить, в лесу ориентироваться...
Не очень словоохотлива Нина Александровна, будто ей нечего рассказать о жизни в своих юртах. Целыми днями одна с малыми детьми, муж занят своими делами, все старается деньги заработать.
Она с нескрываемой гордостью показывает семь пар широких охотничьих лыж в разной степени готовности, нарты к «Буранам». Каждое изделие - ручной работы, основные инструменты - топор и нож.
Не знаю, в какую стоимость оценил Каюков нарты, но лыжи, подбитые лосиным камусом, стоят всего одну тысячу рублей. Уже потом, в Ханты-Мансийске, знатоки сообщили мне, что цена таких охотничьих лыж в несколько раз выше, и что они хотели бы приобрести их.
Данил Степанович скупает по четырнадцатилетнему Аристарху не только потому, что старший сын «цвет в интернате, далеко от лома, но и потому, что он – помощник отцу в мужских делах по стойбищу и в тайге. Так настроены не только Данил Степанович с Ниной Александровной, но и другие аборигены. Под предлогом строительства нового дома не отпускают детей в школу другие Каюковы - Петр Иванович и Федосья Александровна. «В каком классе ты учишься?» - спрашиваю красивую смуглянку Светлану. «Я пойду нынче в третий класс, с вами полечу до Нефтеюганска». Девочке тринадцать лет, ей пора бы в седьмом классе учиться. Младший брат Ваня тоже третьеклассник, у него явные способности к рисованию. Ему бы в Центре искусств учиться, а он на стойбище дверь расписывает картинами...
Из юрт Петровых мы улетали прежним составом, все четверо детей школьного возраста остались дома...
Федосья Александровна родилась в тайге, на речке Самсоновская Уватского района, о чем так и записано в паспорте. Она выросла в лесу, здесь вышла замуж, нарожала шестерых детей, практически не выезжает в поселок, тем более - в город. Судя по всему, такую судьбу она пророчит красавице-дочке и другим детям.
3.
В юртах Варвариных мы застряли: горючее было на исходе, и вертолет ушел на заправку в Салым. Хозяйке Анне Ивановне Каюковой пришлось угощать нас чаем с черничным вареньем, вести разговоры о жизни.
Чистота в её доме потрясающая: ни пылинки на мебели и полу. На окнах занавески совсем не для того, чтобы от чужого взгляда скрыться, а для интерьера, в окно разве что луна заглянет. На десятки километров вокруг - никакого жилья, тишина и покой. Буровые вышки пока так далеко, что гула их работы не слышно.
«С каким предприятием вы заключили экономическое соглашение?» - спрашиваю молодую женщину. «Нет у нас соглашения ни с кем», - отвечает она. Это означает, что денежное обеспечение со стороны промышленников отсутствует, и рассчитывать приходится только на помощь районного комитета народов Севера. «Бурана» на стойбище нет, брат Петр имеет, но старый. Оба написали заявления в отдел народов Севера на приобретение снегохода, однако надежды мало. Пока были живы родители, семья держала оленей. Сейчас небольшое стадо уничтожено, да и желание пасти оленей исчезло.
Никуда не денешься от жестоких жизненных реалий. Молодые люди не хотят возиться со стадом. Одни считают, что олень изжил себя, а «Буран» как транспортное средство куда лучше оленьей упряжки, другие оправдываются трудностями приобретения оленей.
Как бы то ни было, но частное оленеводство у салымских ханты практически сведено на нет.
Теряется традиционный образ жизни, основой которого был олень. Только немолодые Каюковы - Василий Егорович и Нина Савельевна из юрт Ваглик - еще держат небольшое стадо, видимо, сказывается глубоко укоренившаяся традиция: хантом в лесу нельзя без оленей.
...Знакомясь, Каюков степенно подал руку: «Василий Егорович». На стойбище они живут втроем, с ними сын-инвалид Алеша. По сравнению с Павлом Яковлевичем Каюковым, они живут бедно, даже убого. Больше всего нас удивило отсутствие стекол в четырех окнах, они затянуты пленкой, грубо заштопанной в нескольких местах. «Как же вы живете, скоро морозы стукнут, а у вас окна не застеклены?» - удивляются гости. «Владимир Алексеевич (В.А. Мусатов - начальник районного комитета народов Севера. - Авт.) сказал, что нет стекла. Прошедшую зиму протерпели, а нынче — как получится», - Нина Савельевна удручённо разводит руками.
Напрягаю воображение, чтобы представить вечер, когда семья собирается за столом. От заштопанной пленки несет холодом, керосиновую лампу зажигают поздно, экономя керосин, спать ложатся рано. «В прошлом году нефтяники давали семьдесят литров керосина и все, больше нет. Движок у нас есть, но не работает. Так и живем».
Потом я спросила Мусатова: почему окна в доме стариков Каюковых из юрт Ваглик не застеклены? Ответ был таким: Каюков в пьяном виде перебил все стекла, зачем вставлять новые?
О прошедшем казусе старики нам не рассказали, неудобно признаваться в собственных грехах, но они очень надеются, что их все же пожалеют и утеплят дом.
Расставаясь, Каюковы пожали руку на прощанье.
Когда еще к ним кто-нибудь приедет?
4.
...Восемь часов утра. Нефтеюганский аэропорт пуст. Беседую с Ниной Каюковой. Она возвращается из роддома в родные юрты Лазаревы с дочкой Кристинкой. Одета Нина в пальто-сак с широким суконным поясом зеленого цвета. Внимание мое привлекает большой шикарный воротник. Оказывается, сшила его Нина из собольих хвостиков.
У мастериц-ханты в хозяйстве используется все, даже с тонких лосиных ушей-лопухов снимают шкуру и шьют воротники. Обувь, верхнюю и нижнюю одежду женщины тоже шьют сами. На салымских стойбищах я не встретила ни одной женщины в европейском платье.
Нине тридцать два года. Она улыбается своим мыслям: наверное, представляет встречу с мужем Владимиром и детьми, их там, дома, трое. «У меня еще двойняшки были. Володя роды принимал, да вот не выжили», - тихо рассказывает Нина. Она уже покормила малышку, чаю в буфете напилась. Нас приглашают в автобус и везут на вертолетную площадку.
Теперь Нина глаз не сводит с проплывающих внизу таежных пространств. Юрты-стойбище я замечаю лишь тогда, когда Ми- 8 делает круг перед посадкой. Видимо, нас ждали давно: едва машина села, возле нее собралось, наверное, все взрослое население юрт Лазаревых. Первой сходит на землю молодая мама. Степенно протянула, как драгоценный подарок, сверток с новорожденным мужу и пошла рядом с ним к дому в сопровождении остальных родственников. Никаких тебе поцелуев, ахов и охов.
На стойбище живут три семьи Каюковых - родители, Лазарь Николаевич и Варвара Васильевна, и два женатых сына, Владимир и Сергей. Маленьких детей, от грудничка до четырех лет, хватит на небольшую детсадовскую группу.
Трудно на Салыме найти два похожих стойбища, но это - уникально. Настоящий музей хантыйского быта. Вместо привычной железной печки в углу - настоящий чувал, открытый очаг, на нарах и полу - новые камышовые циновки. Искусство их плетения почти утрачено. Заметив мой интерес, Варвара Васильевна говорит: «Забывают в народе, как делать такие нужные вещи, и я учу невесток». Я искренне нахваливаю искусство мастерицы, а маленькая женщина в национальном халате и ныриках почтительно подводит меня к чувалу. Кажется, я понимаю ее состояние. Дело не во мне, гостье, а в почитании чувала - места, где живет богиня огня. «Чтобы чувал выглядел красивым, не трескался, я натираю его березовым пеплом», - объясняет хозяйка.
Она показывает шкатулки с орнаментом из черемуховой хоры, опахала из тетеревиных перьев, игольницу. Увидев такое великолепие, мои попутчицы просят что-нибудь подарить в школьный музей Салыма. Не колеблясь, Варвара Васильевна отдает опахало и одну из шкатулок.
Нефтяников в окрестностях стойбища пока нет, и хозяин, Лазарь Николаевич, не знает, радоваться этому обстоятельству или печалиться. Сейчас у него нет никакого транспорта. Оленей извели, когда ликвидировали коопзверопромхоз. «Нас тогда под самый дых ударили, - признается Лазарь Николаевич. - Люди сейчас разленились пасти оленей». «Буран» третий год стоит сломанный в Таурово. Так что основное средство передвижения - собственные ноги. Это настолько стало привычным, что не будь вертолета с комиссией, Нина добиралась бы до дома на перекладных и основную часть пути - пешком, с новорожденным на руках.
5.
...Впереди самое крупное стойбище, с названием Пунси, что означает Утиный пух.
С воздуха, да и с земли, Пунси больше напоминает маленькую деревню, так много здесь хозяйственных строений, а вокруг толстенные сосны. За хозяйку - Прасковья Даниловна Каюкова, но ее дома нет. «Ушла на рыбалку», - объясняют домочадцы.
Выхожу на улицу. Небо голубое, хвоя деревьев зеленая, снег - белый. Красота. А воздух - чистый, вкусный. Из-за деревьев появляется женщина с кузовом за спиной. С видимым удовольствием сбрасывает его на землю. Это Прасковья Даниловна возвратилась с уловом. Ерши, чебаки, окуни - свежайшие, уха из них - объедение.
Вдруг я увидела зайца. Как положено зимой, белого цвета. Зверек, ничуть не боясь меня, подскакал к куче рыбы и начал есть, обгрызая каждую рыбину с головы. Припрыгал второй заяц и тоже припал к рыбе. Первому такое самоуправство не понравилось, и он лапами отбарабанил соперника. «Это - кролики!» - засмеялась Прасковья Даниловна.
- Оленей в Пунси нет давно, на мясо держат кроликов. Брат Анатолий писал, было, заявление на покупку оленей, когда их перегоняли с Ямала, потом из Нумто для всех нуждающихся, но что-то не получилось...
Глядя на просторную территорию Пунси, я вспомнила, что несколько лет назад в окружном комитете народов Севера возникла идея построить здесь школу. Здоровая идея. Здесь привычный быт, еда, родной язык, над которым никто не будет смеяться, как в русской школе, встречи с родителями более частые.
Но... опять же, как всегда, не получилось…
Так и живут...
Оторваны от мира - живут своим миром.
Автор: Альбина Глухих. Нефтеюганский район.
Источник: региональный общественно-политический, экономический, историко-культурный журнал «Югра» 7\2003
